Я и К имели увлекательнейшую беседу о биржевых котировках, эмпирическом базисе теории Фрейда и тяготах френдзоны, и выяснилось, что все дела эти на удивление трудны, и те факты, что на поверхности, выглядят без сомнения паршиво. Однако ни торговля, ни психология не интересуют меня в той степени, в коей могут интересовать чувства столь возвышенные и неземные, так нагло и грязно оскверненные дружбой, что ни капли мне не прельстит. Отношения зашли совсем не туда, они бесперспективны. Я и Х, мы слишком разные люди. К пытался объяснить суть как можно более мягко и в тоже время лаконично, не используя витиеватые сравнения, так мною любимые, не переливая из пустого в порожнее, но опасаясь задеть и, скорее всего, даже немного переборщив с осторожностью. Как бы там ни было, я смогла истолковать его мысли исключительно верно и наступила пора решительных действий.
Вторая бессонная ночь скверно отразилась на самочувствии, но я была почти уверена, что даже если бы от этого зависела моя жизнь, я не легла бы в постель ни минутой раньше. Раздумья не отпускали, как не отпускала и тревога, смутное ощущение раздраженности, неуверенности в собственных решениях, а тем более действиях, и перестать сидеть на подоконнике, куря сигареты одну за другой, казалось невозможным. Я считала, что К жестоко ошибался, ведь слепого нельзя заставить видеть, а тот, кто никогда не любил – не в силах понять любовь. Главный вопрос оставался открытым: а понимала ли её я сама?
Это было так в моём духе, едва только дав обещание не сомневаться, сразу же его нарушить. Я медленно вздыхала, считала мысленно до трёх, выдыхала. Я стояла посреди пустой кухни, пытаясь привести мысли в порядок, уже который раз за этот год. Эти две ночи – они пролетели как целая жизнь, и как один час.
Думала ли я, что К когда-нибудь возжелает прострелить мне черепную коробку? И в мыслях не было, что может дойти до такого. К запретил мне упоминать о Х, думать о Х, отвечать на звонки Х, искать случайных встреч с Х, настоятельно рекомендовал оборвать все связи с Х и желательно исключить общих знакомых, хотя бы на время. Я и предположить не могла, что смогу так легко пренебречь его словами, собственной гордостью и броситься в омут с головой. Как это обычно бывает, понимание пришло слишком поздно. К ни в чем не ошибся, слепой из нас двоих была я.
Я была права лишь в одном: это была не блажь, не сиюминутное желание. Это была действительно любовь! Я любила его, любила настолько, насколько могла на то время. А так же была чересчур глупа, чтобы это скрыть.
Всего одна оплошность принесла несчитанное количество проблем. Лучше бы я, как раньше, шарахалась от любых отношений и серьёзных чувств, моему вспыльчивому темпераменту вовсе не идёт влюблённость. Однако сердце забыло поинтересоваться моим мнением по этому поводу. Меня начало тошнить от самой себя, поскольку всегда питала жалость к людям конформным, которые обречены уступать другим.
Моей мечтой стало подстроиться так, чтобы добиться максимального для него комфорта. Я готова была познать чувства убитой, как знаменитая госпожа Салмон. И я рассматривала бы своего палача вовсе не с целью дать более точный портрет полиции.
Мне было бы гораздо легче, если бы за его личиной такого прекрасного парня скрывался на самом деле слабохарактерный бесхребетный мудак. Если бы он был эстетствующим мизантропом, без намёка на человечность. А так… в самом начале я готова была влюбиться в него за то, что он просто был такой, а не какой-нибудь другой.
Ошибкой было то, что я не учла во внимание: любовь – не панацея, любовь – это ВИЧ. Она не правит миром. Миром правит деструкция. Какой же дурой я была, пытаясь что-то созидать! Х забыл меня, мы не подходим друг другу – я не страдала виктимностью.
Я приняла свою новую цель в жизни – разрушение, и начала с самого главного, естественно с себя.
В любви, как и в драке, третий лишний, и Х, однажды сломав мою жизнь, имел все шансы совершить это снова, даже не заметив. Я не могла допустить, чтобы это произошло опять, поэтому выбрала путь подлеца – сбежать. Мне не было места там, в этой сказке о красавце и красавице, я не хотела услышать однажды «ты мне как сестра» «ты настоящий друг» «хотел бы я девушку как ты». Я не хотела быть вялой брюзгой, вечно недовольной жизнью, портящей целостную картину Эдема. Мы не были двумя одиночествами. Мы не были родственными душами, поэтому смерть нависала над каждым из нас.
Я думала, что полезна, а по правде заслужила только ненависть. Я была антагонистом в этом романе, Гитлером для евреев, системой для анархистов. Это было время для решительной точки, без запятых. Но это возможность всегда утекала сквозь пальцы.


А что, если будет, как я хотела, а мне останутся только вшивые воспоминания о былом?